Общественный Комитет "За нравственное возрождение Отечества"

Общество - Экономика - Политика - Образование в России - Искусство - Прогноз непогоды - Богословие - Оккультизм - Сатанизм - Ереси - Досье на ислам - Масс-медиа - Телевидение - Насилие в СМИ - Непристойная реклама - Рекламная агрессия - Сексуальная эксплуатация детей - Порнография - Проституция - Аборты и контрацепция - Биоэтика - В фокусе семья

 

БОГОСЛОВИЕ

Ответы Протоиерея Александра Шаргунова на вопросы читателей журнала "Русский Дом" - октябрь 2010 г.

 

Верующий в Бога и неверующий могут делать одинаково добрые дела. Для чего тогда вера? Но мой вопрос даже не об этом. Мне кажется, главная трагедия человечества на последнем этапе истории — в том, что христиане и коммунисты в свое время не смогли друг друга понять и договориться. Может быть, сегодня, когда зло и социальная несправедливость как никогда возрастает в мире, можно было бы эту ошибку попытаться исправить? Известно, что Маркс называл христианскую религию «опиумом для народа». Но, мне кажется, не менее прав был французский философ Сартр, обвиняя и коммунистов, и христиан в опасном идеализме. В чем же могло быть их взаимодействие? Если бы коммунисты могли отказаться от мечты достигнуть непрестанно удаляющуюся на их глазах линию горизонта, а христиане — от бесполезной устремленности к Богу, ориентир тех и других делать в практической жизни добро мог бы с несомненной пользой для человечества объединить их.

И. С. Голуб, г. Владимир

 

Подлинный «опиум для народа», уводящий от реальных целей жизни, — миф о земном рае. Сартр был прав, говоря, что идеализм — худший из всех видов лицемерия, потому что он приносит в жертву иллюзорному торжеству идеологии ограниченные, но, по крайней мере, реальные результаты в земном — то, что люди вполне могут достигнуть. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Но мы не в состоянии удовлетвориться этим. Необходимо развеять иллюзии, что христианство может быть средством временного спасения — от земных бед. Но такого спасения никто не может дать. Ибо такого спасения не существует. В этом — трагедия жизни человечества на земле. Земные беды, и главные из них — грех и смерть, —  невозможно полностью победить, потому что они — неотъемлемая часть человеческого существования. Но только здесь на земле. Сартр ошибается, видя в этом «человеческое существование» как таковое. Какими бы ни были беды и несчастья, они, по крайней мере, могут быть уменьшены. Христос все же давал хлеб толпе.

Тогда что значит вера в Бога? Церковь постоянно говорит, что ее целью не является улучшение нашей земной жизни. Но она влияет на состояние нравов. Христианин, как и коммунист, как и всякий человек, может совершать добрые дела. Разумеется, христианин, не стремящийся делать добро, перестает быть христианином. Но вера существует не для того, чтобы мы могли забыть о своей духовной цели и заняться исключительно земными делами. Христианство оказывает влияние на жизнь человечества, оставаясь самим собой. Оно всегда остается там, где его начало, — там, где Христос Бог. Потому оно может сделать невозможным рабство, преобразить отношения мужа и жены в семье, содействовать общению разных народов. Религиозный план и временный план не настолько разъединены, чтобы один не действовал на другой. И хотя существует четкое различие между духовным и временным, верно также, что ничто не может быть вне власти Бога.

Это влияние христианства на жизнь человечества не заключается в его полном земном преображении. Такое преображение — миф. Деятельность человека совершается внутри определенных объективных условий, против которых он совершенно бессилен. В этом одна из причин, хотя не главная, крушения коммунистической системы. Допустим, пролетарская революция смогла бы сделать так, чтобы распределение продуктов производства стало другим. Но она не могла бы ничего сделать, чтобы изменились сами условия производства, поскольку это связано с научным развитием, которое остается одинаковым при социалистической или капиталистической, или какой угодно системе. Но что возможно, так это внутри данных условий сделать более человеческими социальные отношения.

Мы говорим об этом, чтобы напомнить несомненный факт, что некоторые человеческие ценности, которые сами по себе не являются христианскими, могут достигнуть своего расцвета только в христианской атмосфере, и которые, как мы знаем, увядают, когда христианство исчезает. Там, где христианства больше нет, человек не только перестает быть христианином. Он становится менее человеком. Кажущиеся подлинными ценности существуют и в нехристианских культурах — в особенности, когда они затемняют эсхатологический, устремленный по самой своей сути к вечности, характер христианства. «Кто не собирает со Мной, тот расточает», — говорит Христос. Усилия христианской культуры, ее каждодневное сражение в защиту человека от фатальной приговоренности его к исчезновению — всегда было и не может до скончания мира не продолжаться в христианстве. Это сражение преследует по существу иную цель, но оно всегда было и продолжает быть наиболее действенным. Однако может ли историческая роль Церкви ограничиваться этим?

Как могло произойти, что книжники и фарисеи, с невероятной тщательностью соблюдавшие все установления Закона ради угождения Богу, не просто не узнали Бога, явившегося плотию, но отвергли Его и предали на смерть? Наша Церковь призывает нас со всей строгостью исполнять все существующие в ней правила. Вы сами, кажется, любите цитировать преподобного Серафима Саровского: «Все, что приняла наша Церковь, должно быть любезно сердцу христианина». Где гарантия, что то, что произошло с ветхозаветными лжеправедниками, не повторится с многими из нас, когда придут последние испытания?

Л. Симонова, г. Липецк

 

Книжники и фарисеи, и многие люди, подобные им, которых мы встречаем в Евангелии, были теми, для кого некая религиозная система, свод правил часто оказывались дороже человека. А значит и Бога. И эту болезнь законничества мы можем наблюдать в человечестве на протяжении всей его истории в различных и очень страшных порою проявлениях. Система внешнего оказывается дороже всего.

Враг рода человеческого хочет создать такую атмосферу жизни, чтобы люди жили как на войне, чтобы не было мира, когда человек может остановиться и увидеть другого человека, как единственного и неповторимого, увидеть его как чудо. Чтобы было как на войне, когда люди воспринимаются, как принадлежащие к какому-то роду войск, к какой-то группе, и важнее всего то, как они вооружены, как они экипированы, а сам человек, то, что с ним происходит, не имеет значения. В наше время эта древняя война приобретает особенно жестокий характер. Человек охвачен этой войной со всех сторон, и, конечно же, со стороны экономической и политической жизни. Именно сегодня, не только вчера, на протяжении семидесятилетнего вавилонского коммунистического пленения ради достижения каких-то экономических целей, ради какой-то определенной экономической системы человек ставится в такое положение, что фактически исчезает. Миллионы людей могут быть согнуты в дугу нищетой и болезнями, но главное, чтобы победила эта новая экономическая система. Множество людей может быть просто принесено в жертву и убито только для того, чтобы восторжествовала эта система.

Суть того, что было в годы большевизма, сводится к следующему: личность человеческую растворить в безличном коллективизме так, чтобы и человек стал безличным, чтобы его не было видно за стеной этой политической системы. А есть, оказывается, еще более страшная система, еще более страшная идеология, когда грех объявляется нормой человеческого существования. Что прежде всего обезличивает человека? Грех, всякий грех, какой бы он ни был, самый как будто незначительный — это то, что омрачает нашу личность, делает ее как бы бессловесной и бессознательной, стирает черты единственности и неповторимости, которые есть в каждом из нас. Когда же вся атмосфера состоит из греха, которым мы естественно дышим, и он входит в нашу кровь, в наш ум и сердце, человеческая личность полностью исчезает. Это происходит потому, что люди предпочитают систему — ценности человека.

Но особенно опасным это явление становится на той абсолютной глубине, которая есть Церковь, потому что то, что в Церкви — не только в Ветхом Завете, но то, что сейчас в ней совершается и будет совершаться, — определяет все, что в мире. Если такое возможно в Церкви, то никаких препятствий не может существовать вне ее, чтобы уничтожить человеческую личность. Мы должны серьезно задуматься о путях, которые предстоят нашей Церкви, о болезнях, которые мы уже сейчас переживаем.

Новомученик епископ Дамаскин говорил, что, когда придет антихрист, не обязательно все согласятся с его философией. Святые отцы полагают, что печать антихриста не будет одновре­менно положена на лоб и на руку, но на лоб, говорят они, или на руку. Согласно святому Андрею Кесарийскому, тот, кто примет ее на лоб, будет разделять с антихристом образ его мыслей, а тот, кто примет ее на правую руку, признает правоту его действия, его власть, говоря, что позволительно делать это, если только оставаться христианином в душе. То есть принятие печати антихриста может совершиться таким тонким образом, когда люди, для того чтобы сохранить свою жизнь, или для того чтобы сохранить какую-то внешнюю систему, в том числе и Церковь как организацию, будут готовы пойти на страшные жертвы. Испытания могут быть невыносимыми для ума и совести. Мы должны это видеть.

Все любезно сердцу христианина, что Церковь содержит, все уставы, все установления, все каноны, эта организация Церкви, которую Господь хранит Своей крепостью. Но все это существует только ради того, чтобы мы обрели способность увидеть другого человека, как видит его Господь. Может наступить время, когда Церковь, подобно кораблю, попавшему в гибельную бурю, как описано в книге Деяний апостольских, должна будет освобождаться от самого драгоценного, что имеет, от пшеницы, чтобы люди могли спастись.

Самая большая опасность для Церкви, как говорит святой Феофан Затворник, это когда остается только «внешняя видимость», то есть сохранение системы, сохранение всего внешнего, как будто бы драгоценного и нужного, но с утратой самого главного. Эта внешняя видимость есть «тайна беззакония» внутри Церкви. Именно в такой атмосфере внутри Церкви, в храме Божием явится «человек беззакония» и воссядет в нем, выдавая себя за Бога. И храмы бесконечно драгоценны, но что они будут значить, если отнимется «удерживающий», то есть благодать Святого Духа.

Господь покидает нас, когда хранится одна видимость. Будем благодарить Господа за все дивное, что мы принимаем в нашей Церкви, и не забывать предупреждения преподобного Серафима Саровского, что пост и молитва и все самые добрые дела сами по себе ничего не значат. И что все внешнее в Церкви — это только замечательный строительный материал, золотые кирпичи, из которых можно построить тюрьму для собственной души, а можно построить царский небесный дворец. Ни через какие правила мы не достигнем спасения. Увлечься можно, как потрясающе сказал святой Игнатий Брянчанинов, чем угодно, даже служением Божественной литургии — тоже некоей системой, и при этом не достигнуть самого главного.

Будем помнить, что Господь не оставил нам никакой системы, кроме Своих Божественных заповедей и самой страшной заповеди о любви, и в том числе любви к врагам, ко всякому человеку без исключения. Смысл истории (вернее, обессмысливание), заключается в том, что чем ближе мы к ее развязке, тем люди будут становиться холоднее и бессердечнее, ибо «по причине умножения беззакония охладевает любовь». Но самое главное для христианина во все времена — это хранение любви. И где умножается грех, там избыточествует благодать, и значит тем более должна быть явлена наша любовь среди бессердечия и жестокости этого мира. Постараемся понять, что единственно этим, и больше ничем, отличается христианин от мира, даже если этот мир, как говорил отец Серафим Роуз, называется иногда христианским, и даже православным.

октябрь 2010 г.

 


© Общественный Комитет "За нравственное возрождение Отечества"

kfmrr@yandex.ru

    Rambler's Top100 Rambler's Top100   Рейтинг@Mail.ru